Неточные совпадения
Все молчали, глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный
человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня на воде; отражение чудесно
меняло формы, становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда
человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Зимою Самгин выиграл в судебной палате процесс против родственников купца Коптева — «
менялы» и ростовщика;
человек этот помер, отказав Марине по духовному завещанию тридцать пять тысяч рублей, а дом и остальное имущество — кухарке своей и ее параличному сыну.
— Что это за
человек! — сказал Обломов. — Вдруг выдумает черт знает что: на Выборгскую сторону… Это не мудрено выдумать. Нет, вот ты ухитрись выдумать, чтоб остаться здесь. Я восемь лет живу, так менять-то не хочется…
— Э, полно!
Человек создан сам устроивать себя и даже
менять свою природу, а он отрастил брюхо да и думает, что природа послала ему эту ношу! У тебя были крылья, да ты отвязал их.
— А вот к тому, как ужо немец твой облупит тебя, так ты и будешь знать, как
менять земляка, русского
человека, на бродягу какого-то…
— По крайней мере, можете ли вы, cousin, однажды навсегда сделать resume: [вывод (фр.).] какие это их правила, — она указала на улицу, — в чем они состоят, и отчего то, чем жило так много
людей и так долго, вдруг нужно
менять на другое, которым живут…
Райский, живо принимая впечатления,
меняя одно на другое, бросаясь от искусства к природе, к новым
людям, новым встречам, — чувствовал, что три самые глубокие его впечатления, самые дорогие воспоминания, бабушка, Вера, Марфенька — сопутствуют ему всюду, вторгаются во всякое новое ощущение, наполняют собой его досуги, что с ними тремя — он связан и той крепкой связью, от которой только
человеку и бывает хорошо — как ни от чего не бывает, и от нее же бывает иногда больно, как ни от чего, когда судьба неласково дотронется до такой связи.
Люди изменяются до конца, до своей плоти и крови: и на этом благодетельном острове, как и везде, они перерождаются и
меняют нравы, сбрасывают указанный природою костюм, забывают свой язык, забыли изменить только название острова и города.
Много наименований можно давать человеческому типу, но
человек менее меняется, чем это кажется по его внешности и его жестам, он часто
менял лишь свою одежду, надевал в один период жизни одежду революционера, в другой период одежду реакционера; он может быть классиком и может быть романтиком, не будучи ни тем ни другим в глубине.
6 июня мы распрощались с Кокшаровкой. Наши лошади отдохнули и теперь шли гораздо бодрее, несмотря на то что слепней и мошек было так же много, как и вчера. Особенно трудно было идти задним. Главная масса мошкары держится в хвосте отряда. В таких случаях рекомендуется по очереди
менять местами
людей и лошадей.
В протестантской Германии образовалась тогда католическая партия, Шлегель и Лео
меняли веру, старый Ян и другие бредили о каком-то народном и демократическом католицизме.
Люди спасались от настоящего в средние века, в мистицизм, — читали Эккартсгаузена, занимались магнетизмом и чудесами князя Гогенлоэ; Гюго, враг католицизма, столько же помогал его восстановлению, как тогдашний Ламенне, ужасавшийся бездушному индифферентизму своего века.
Он производил впечатление
человека, который приспособляется и постоянно
меняет свои взгляды.
Розанов производил впечатление
человека, который постоянно
меняет свои взгляды, противоречит себе, приспособляется.
Можно было легко угадать, что Авдиеву будет трудно ужиться с этим неуклонным
человеком. А Авдиев вдобавок ни в чем не
менял своего поведения. По — прежнему читал нам в классах новейших писателей; по — прежнему мы собирались у него группами на дому; по — прежнему порой в городе рассказывали об его выходках…
А вот у барыни-графини, Татьян Лексевны, состоял временно в супружеской должности, — она мужьев
меняла вроде бы лакеев, — так состоял при ней, говорю, Мамонт Ильич, военный
человек, ну — он правильно стрелял!
В устья рек кета входит здоровая и сильная, но затем безостановочная борьба с быстрым течением, теснота, голод, трение и ушибы о карчи и камни истощают ее, она худеет, тело ее покрывается кровоподтеками, мясо становится дряблым и белым, зубы оскаливаются; рыба
меняет свою физиономию совершенно, так что
люди непосвященные принимают ее за другую породу и называют не кетой, а зубаткой.
Мне случалось много раз подходить близко к дереву, на котором находилось гнездо с голубятами, даже влезать на него, и голубь с голубкой не бросались на меня, как болотные кулики, не отводили в сторону, прикидываясь, что не могут летать, как то делают утки и тетеревиные курочки, — голуби перелетывали робко с дерева на дерево, тоскливо повертываясь, подвигаясь или переступая вдоль по сучку, на котором сидели, беспрестанно
меняя место и приближаясь к
человеку по мере его приближения к детям; едва были слышны какие-то тихие, грустные, ропотные, прерывающиеся звуки, не похожие на их обыкновенное воркованье.
Изобилие плодов и произведений понудило
людей менять их на таковые, в коих был недостаток.
Из обращения Тейтча к германскому парламенту мы узнали, во-первых, что
человек этот имеет общее a tous les coeurs bien nes [всем благородным сердцам (франц.)] свойство любить свое отечество, которым он почитает не Германию и даже не отторгнутые ею, вследствие последней войны, провинции, а Францию; во-вторых, что, сильный этою любовью, он сомневается в правильности присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германии, потому что с разумными существами (каковыми признаются эльзас-лотарингцы) нельзя обращаться как с неразумными, бессловесными вещами, или, говоря другими словами, потому что нельзя разумного
человека заставить переменить отечество так же легко, как он
меняет белье; а в-третьих, что, по всем этим соображениям, он находит справедливым, чтобы совершившийся факт присоединения был подтвержден спросом населения присоединенных стран, действительно ли этот факт соответствует его желаниям.
Когда она вышла на улицу и услыхала в воздухе гул людских голосов, тревожный, ожидающий, когда увидала везде в окнах домов и у ворот группы
людей, провожавшие ее сына и Андрея любопытными взглядами, — в глазах у нее встало туманное пятно и заколыхалось,
меняя цвета, то прозрачно-зеленое, то мутно-серое.
Нас ехало в купе всего четыре
человека, по одному в каждом углу. Может быть, это были всё соотечественники, но знакомиться нам не приходилось, потому что наступала ночь, а утром в Кёльне предстояло опять
менять вагоны. Часа с полтора шла обычная дорожная возня, причем мой vis-Ю-vis [сидевший напротив спутник] не утерпел-таки сказать: «а у нас-то что делается — чудеса!» — фразу, как будто сделавшуюся форменным приветствием при встрече русских в последнее время. И затем все окунулось в безмолвие.
Ни присутствие
менялы, ни участие в наших похождениях столь несомненно позорного
человека, как Очищенный, ничто не тронуло жестоковыйную ябеду, которой современная испуганность предоставила привилегию раздавать патенты на благонадежность и неблагонадежность.
Служанка позвала зачем-то Коковкину. Она вышла. Саша тоскливо посмотрел за нею. Его глаза померкли, призакрылись ресницами — и казалось, что эти ресницы, слишком длинные, бросают тень на все его лицо, смуглое и вдруг побледневшее. Ему неловко было при этом угрюмом
человеке. Передонов сел рядом с ним, неловко обнял его рукою и, не
меняя неподвижного выражения на лице, спросил...
У лавки
менялы собралась большая толпа, в ней сновали полицейские, озабоченно покрикивая, тут же был и тот, бородатый, с которым разговаривал Илья. Он стоял у двери, не пуская
людей в лавку, смотрел на всех испуганными глазами и всё гладил рукой свою левую щёку, теперь ещё более красную, чем правая. Илья встал на виду у него и прислушивался к говору толпы. Рядом с ним стоял высокий чернобородый купец со строгим лицом и, нахмурив брови, слушал оживлённый рассказ седенького старичка в лисьей шубе.
Такие же глаза были и у Саши, а смуглостью своей он удивлял даже и мать: лицо еще терпимо, а начнет
менять рубашку — смотреть смешно и странно, точно и не сын, а совсем чужой и далекий
человек.
Он увидел брата сидящим на скамье, в полукружии молодых лип, перед ним, точно на какой-то знакомой картинке, расположилось
человек десять богомолов: чернобородый купец в парусиновом пальто, с ногой, обёрнутой тряпками и засунутой в резиновый ботик; толстый старик, похожий на скопца-менялу; длинноволосый парень в солдатской шинели, скуластый, с рыбьими глазами; столбом стоял, как вор пред судьёй, дрёмовский пекарь Мурзин, пьяница и буян, и хрипло говорил...
Такими
людьми оказались — вы, кабатчики, железнодорожники,
менялы и прочие мироедских дел мастера.
По его мнению, каприз и чудачество обуревают вселенную;
люди не по необходимости
меняют старые формы общежития на новые, а потому только, что так вздумалось.
— Нет, Сергей Петрович, это и не звери, а
люди делают; мало ли мы видим примеров: мужья разлюбляют прекрасных жен и
меняют их бог знает на кого.
— Вы знаете, какой карахтер у Тараса Ермилыча? — объяснял Савелий, не
меняя позы. — Они могут даже и совсем изуродовать
человека, ежели в азарт придут…
Образа жизни своей и отношений к
людям Рыжов тоже не
менял, — даже не садился на городнический стул перед зерцало, а подписывался «за городничего», сидя за своим изъеденным чернилами столиком у входной двери.
— Да ведь как уж… не нами заведено… невозможно
менять, — возражали арестанты, и губы молодого
человека нервно вздрагивали.
Он лезет в карман, достает оттуда десятирублевку и без предисловий, не
меняя ни тона голоса, ни выражения лица, а с уверенностью и прямотою, с какими дают и берут взятки, вероятно, одни только русские
люди, подает бумажку обер-кондуктору.
Так, вероятно, в далекие, глухие времена, когда были пророки, когда меньше было мыслей и слов и молод был сам грозный закон, за смерть платящий смертью, и звери дружили с
человеком, и молния протягивала ему руку — так в те далекие и странные времена становился доступен смертям преступивший: его жалила пчела, и бодал остророгий бык, и камень ждал часа падения своего, чтобы раздробить непокрытую голову; и болезнь терзала его на виду у
людей, как шакал терзает падаль; и все стрелы, ломая свой полет, искали черного сердца и опущенных глаз; и реки
меняли свое течение, подмывая песок у ног его, и сам владыка-океан бросал на землю свои косматые валы и ревом своим гнал его в пустыню.
Звание есть у тебя, достаток есть у тебя, почтенный ты
человек, что ж
менять это все на прихоть кокетства!
К тому же
люди под хмельком быстро
меняют впечатления.
— Есть из чего хлопотать! — с усмешкой отозвался Алексей. — Да это, по нашему разуменью, самое нестоящее дело… Одно слово — плюнуть. Каждый
человек должен родительску веру по гроб жизни сдержать. В чем, значит, родился́, того и держись. Как родители, значит, жили, так и нас благословили… Потому и надо жить по родительскому благословению. Вера-то ведь не штаны. Штаны износятся, так на новы сменишь, а веру как
менять?.. Нельзя!
Такой
человек, разумеется, должен
менять свои мнения тотчас, как только проходит мода на них.
Урбенин сел. Граф выпил коньяку и начал излагать ему план своих будущих действий в области рационального хозяйства. Говорил он долго, утомительно, то и дело повторяясь и
меняя тему. Урбенин слушал его, как серьезные
люди слушают болтовню детей и женщин, лениво и внимательно… Он ел ершовую уху и печально глядел в свою тарелку.
— Признаться, надоело, святой отец… Вы напрасно только потратили столько красноречия… Поберегите его для анамитов… И — извините, господа, — я ведь слушал вас только для того, чтобы посмотреть, как вы улавливаете души. Но моей вы не уловите, даю вам слово, и ни в чем меня не убедили… Поверьте, что порядочные
люди не
меняют религии, как перчатки… Спокойной ночи, святые отцы!
— Разве вот кого попросить, — сказала наконец Дарья Сергевна. — Живет недалеко отсюдова, всего четыре версты, да и тех, пожалуй, не будет,
человек книжный и постоянный. Старинщик он, старыми книгами торгует да иконы
меняет. Только вот беда, не уехал ли куда. То и дело в отлучках бывает.
—
Менять — значит подчиняться только необходимости и новому закону, которого раньше вы не знали. Только нарушая закон, вы ставите волю выше. Докажите, что Бог сам подчинен своим законам, то есть, попросту говоря, не может свершить чуда, — и завтра ваша бритая обезьяна останется в одиночестве, а церкви пойдут под манежи. Чудо, Вандергуд, чудо — вот что еще держит
людей на этой проклятой земле!
И в спокойных, невраждебных глазах его за золотыми очками Катя увидела, что решений своих этот
человек не
меняет. Она сказала упавшим голосом...
— Позвольте вам заметить, Иван Захарыч, — заговорил он,
меняя тон, — что у каждого
человека есть своя присяга. Я — по совести — считаю вашу лесную дачу хоть и вдесятеро меньше, чем у Низовьева, моего главного патрона в настоящую минуту, но по качеству выше. И оценка ей сделана была очень низкая при проекте залога в банк.
Вот где — голо вскрытая сущность жизни!
Люди смотрят и беспечно смеются, а сзади мерно потрескивает механизм. Придешь назавтра. Опять совсем так же, не
меняя ни жеста, бросается в окно господин перед призраком убитой женщины, патер жадными глазами заглядывает в вырез на груди испанки. И так же, совсем так же мчится ошалевший автомобиль, опрокидывая бебе в колясочке, столы с посудою и лоток с гипсовыми фигурами. А сзади чуть слышно потрескивает механизм.
— Кто жаждает, тот должен напиться, кто хочет есть, тот должен насытиться… Я этим не хочу сказать, чтобы источник, который
человек меняет на другой, потерял свои прекрасные свойства, второй только новый и в этом заключается вся его прелесть, достоинство скоро преходящее… Постоянство мужчины основано, главным образом, на его непостоянстве…
— Делец в вас рассердился на меня. Вы хоть и хороший
человек, а все-таки — делец или прикосновенны к делам… Делец и разгневался: как, мол, презренный писака может
менять солидное положение на свою работишку? Ведь так?..
— Ха-ха! Ну, ясно, —
меняет! Раз так, то можно и помириться, правда? И опять ты меня начнешь поганить, и будешь мне твердить, что из-за меня не станешь великим
человеком.
Нигде не находя защиты от царящей здесь деморализации, эти
люди сами деморализуются до того, что, по местному выражению, «
меняют веру, як цыган коняку».
Встревоженные
люди беспрестанно
меняли свое настроение, переходя от надежды к отчаянию: то они верили, что Зенон придет и при нем, как при
человеке, который хорошо знаком всем знатным
людям, суровость правителя изменится; то говорили: «Что может заставить Зенона покинуть спокойную жизнь и отдать себя добровольно нашей печальной судьбе?» Епископ и его приближенные
люди тоже считали это совсем невозможным, тем более что они и не считали Зенона за христианина.